当前位置：文档库 › Мережковский-стихи

Мережковский-стихи

* *

Мережковский, Дмитрий Сергеевич

—известный поэт. Род. в 1866 г. Отец его занимал видное место в

дворцовом ведомстве. Окончил курс на историко-филологическом факультете спб. университета. Уже в 15 лет помещал стихи в разных изданиях. Первый сборник стихотворенийМ. появился в 1888 г., второй, ?Символы?, в 1892 г. (СПб.). Очень многоМ. переводит с греческого и латинского: в

?Вестнике Европы? 90-х гг. напечатан ряд его стихотворных переводов

трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида. Отдельно вышли ?Дафнис и Хлоя?

Лонга (СПб., 1896). М. часто выступает и состатьями критического

характера: в ?Северном Вестнике?, ?Русском Обозрении?, ?Труде? и др.

напечатаны его этюды о Достоевском, Пушкине, Майкове, Короленко,

Кальдероне, французских неоромантиках, Ибсене и др. В 1893 г. издана им книга ?О причинах упадка современной русской литературы?. В ?Северном

Вестнике? 1895 г. М. с большим успехом дебютировал на поприще

исторического романа ?Отверженным? (отд. СПб., 1895).

Отличительные черты разнообразной и плодовитой деятельностиМ. —

преобладание головной надуманности над непосредственным чувством.

Обладая обширным литературным образованием и усердно следя за

европейским литературным движением, М. часто вдохновляется настроениями книжными. Стих его изящен, но образности и одушевления в нем мало и, в общем, его поэзияне согревает читателя. Он слишком часто

останавливается на темах, не соответствующих свойствам его суховатого

дарования, и потому впадает в ходульность и напыщенность. По содержанию своей поэзииМ. в начале всего теснее примыкал к Надсону. Не будучи

?гражданским? поэтом в тесном смысле слова, он, однако, всего охотнее

разрабатывал такие мотивы, как верховное значение любви к ближнему

(?Сакья-Муни?), прославлял готовность страдать за убеждения (?Аввакум?) ит.п. На одно из произведений первого периода деятельностиМ. —поэму ?Вера? —выпал самый крупный литературный успех его. Чрезвычайная

простота сюжета, разработанного без всяких потуг сказать что-нибудь

необыкновенное, давала автору возможность не напускать на себя никаких чрезвычайных чувств, а живые картины умственной жизни молодежи начала 80-х гг. сообщают поэме значение серьезного воспроизведения эпохи.

Поэма полна юношеской бодрости и заканчивается призывом к работе на

благо общества. С конца 80-х гг. М. захватывает волна символизма и

ницшеанства. Этот поворот невыгодно сказался на поэтической

деятельности его. Мистицизма или хотя бы романтизма в ясном до сухости писательском темпераментеМ. совершенно нет, почему и ?символы? его

переходят в ложный пафос и мертвую аллегорию. Историческому романуМ., представляющему собой начало широко, хотя и весьма искусственно

задуманной трилогии (?Юлиан-отступник?, ?Возрождение?, ?Петр и царевич

Алексей?), некоторые стороны ницшеанства —именно его вполне свободное

отношение к древнему язычеству —сообщили, однако, очень крупный размах. В романе масса предвзятости, психология Юлиана неясна и полна

крупнейших противоречий, но отдельные подробности разработаны порой

превосходно. ?Отверженный? занимает видное место в ряду наших

исторических романов и по глубокому проникновению автора духом

эллинизма, и по отсутствию шаблонных приемов. Это результат тщательного

ознакомления с древней и новой литературой о Юлиане и поездки автора в

Грецию. В критических этюдах своихМ. отстаивает те же принципы,

которых практически держится в творческой деятельности. Вот почему в

первых его статьях, например о Короленко, еще чувствуется струя

народничества 70-х и начала 80-х гг., почти исчезающая в книжке ?О

причинах упадка современной литературы?, а в новейших его статьях

уступающая место не только равнодушию к прежним идеалам, но даже

какому-то вызывающему презрению к ним. Мораль ницшевских

?сверхчеловеков? поразила воображение впечатлительного поэта, и он

готов отнести стремление к нравственному идеалу к числу мещанских

условностей и шаблонов. Из критических этюдовМ. наибольший шум

возбудила книжка ?О причинах упадка современной русской литературы?. В

ней немало метких характеристик современных литературных деятелей, но

общая тенденция книжки неясна, потому что автор еще не решался вполне

определенно поставить скрытый тезис своего этюда —мысль о целебной

силе символизма. М. —решительный враг ?тенденциозной? и утилитарной

школы русской критики последних 40 лет, но собственные его статьи очень

тенденциозны, потому что не столько посвящены характеристике

разбираемого писателя, сколько служат поводом защищать любимые

положения и настроения автора. Так, весь поглощенный теперь

подготовительными работами для второго романа трилогии, он в блестящем,

но крайне парадоксальном этюде о Пушкине (сборник П.Перцова

?Философские течения русской поэзии?) находит в самом национальном

русском поэте ?флорентийское? настроение.

Люблю иль нет,- легка мне безнадежность:

Пусть никогда не буду я твоим,

А все-таки порой такая нежность

В твоих глазах, как будтоя любим.

Не мною жить, не мной страдать ты будешь,

И я пройду как тень от облаков;

Но никогда меня ты не забудешь,

И не замрет в тебе мой дальний зов.

Приснилась нам неведомая радость,

И знали мы во сне, что это сон...

А все-таки мучительная сладость

Есть для тебя и в том, что я - не он.

НОЯБРЬ

Бледный месяц - на ущербе,

Воздух звонок, мертв и чист,

И на голой, зябкой вербе

Шелестит увядший лист.

Замерзает, тяжелеет

В бездне тихого пруда,

И чернеет, и густеет

Неподвижная вода.

Бледный месяц на ущербе

Умирающий лежит,

И на голой черной вербе

Луч холодный не дрожит.

Блещет небо, догорая,

Как волшебная земля,

Как потерянного рая

Недоступные поля.

НИРВАНА

И вновь, как в первый день созданья,Лазурь небесная тиха,

Как будто в мире нет страданья,

Как будто в сердце нет греха.

Не надо мне любви и славы:

В молчаньи утренних полей

Дышу, как дышат эти травы...

Ни прошлых, ни грядущих дней

Я не хочу пытать и числить.

Я только чувствую опять,

Какое счастие - не мыслить,

Какая нега - не желать!

ТЕМНЫЙ АНГЕЛ

О темный ангел одиночества,

Ты веешь вновь,

И шепчешь вновь свои пророчества: "Не верь в любовь.

Узнал ли голос мой таинственный?

О, милый мой,

Я –ангел детства, друг единственный,Всегда –с тобой.

Мой взор глубок, хотя не радостен, Но не горюй:

Он будет холоден и сладостен,

Мой поцелуй.

Он веет вечною разлукою,-

И в тишине

Тебя, как мать, я убаюкаю:

Ко мне, ко мне!"

И совершаются пророчества:

Темно вокруг.

О, страшный ангел одиночества,

Последний друг,

Полны могильной безмятежностью

Твои шаги.

Кого люблю с бессмертной нежностью,

И те –враги!

Есть радость в том, чтоб люди ненавидели,Добро считали злом,

И мимо шли, и слез твоих не видели,

Назвав тебя врагом.

Есть радость в том, чтобвечно быть изгнанником,И, как волна морей,

Как туча в небе, одиноким странником

И не иметь друзей.

Прекрасна только жертва неизвестная:

Как тень хочу пройти,

И сладостна да будет ноша крестная

Мне на земном пути.

БОГ

О Боже мой, благодарю

За то, что дал моим очам

Ты видеть мир, Твой вечный храм,

И ночь, и волны, и зарю...

Пускай мученья мне грозят,-

Благодарю за этот миг,

За все, что сердцем я постиг,

О чем мне звезды говорят...

Везде я чувствую, везде,

Тебя Господь,- в ночной тиши,

И в отдаленнейшей звезде,

И в глубине моей души.

Я Бога жаждал - и не знал;

Еще не верил, но любя,

Пока рассудком отрицал,-

Я сердцем чувствовал Тебя.

И Ты открылся мне: Ты - мир.

Ты - все. Ты - небо и вода,

Ты - голос бури, Ты - эфир,

Ты - мысль поэта, Ты - звезда...

Пока живу - Тебе молюсь,

Тебя люблю, дышу Тобой,

Когда умру - с Тобой сольюсь,

Как звезды с утренней зарей.

Хочу, чтоб жизнь моя была

Тебе немолчная хвала.

Тебя за полночь и зарю,

За жизнь и смерть - благодарю!..

ГОЛУБОЕ НЕБО

Я людям чужд и мало верю

Я добродетели земной:

Иною мерой жизнь я мерю,

Иной, бесцельной красотой.

Я верю только в голубую

Недосягаемую твердь.

Всегда единую, простую

И непонятную, как смерть.

О, небо, дай мне быть прекрасным,

К земле сходящим с высоты,

И лучезарным, и бесстрастным,

И всеобъемлющим, как ты.

ОДИНОЧЕСТВО

Поверь мне:- люди не поймут

Твоей души до дна!..

Как полон влагою сосуд,-

Она тоской полна.

Когда ты с другом плачешь,- знай:

Сумеешь, может быть,

Лишь две-три капли через край

Той чаши перелить.

Но вечно дремлет в тишине

Вдали от всех друзей,-

Что там, на дне, на самом дне

Больной души твоей.

Чужое сердце - мир чужой,

И нет к нему пути!

В него и любящей душой

Не можем мы войти.

И что-то есть, что глубоко

Горит в твоих глазах,

И от меня - так далеко,

Как звезды в небесах...

В своей тюрьме,- в себе самом,

Ты, бедный человек,

В любви, и в дружбе, и во всем

Один, один навек!..

* * *

И хочу, но не в силах любить я людей:

Я чужой среди них; сердцу ближе друзей - Звезды, небо, холодная, синяя даль

И лесов, и пустыни немая печаль...

Не наскучит мне шуму деревьев внимать,

В сумрак ночи могу я смотреть до утра

И о чем-то так сладко, безумно рыдать,

Словно ветер мне брат, и волна мне сестра,

И сырая земля мне родимая мать...

А меж тем не с волной и не с ветром мне жить,И мне страшно всю жизнь не любить никого.

Неужели навек мое сердце мертво?

Дай мне силы, Господь, моих братьев любить!ОДИНОЧЕСТВО В ЛЮБВИ

Темнеет. В городе чужом

Друг против друга мы сидим,

В холодномсумраке ночном,

Страдаем оба и молчим.

И оба поняли давно,

Как речь бессильна и мертва:

Чем сердце бедное полно,

Того не выразят слова.

Не виноват никто ни в чем:

Кто гордость победить не мог,

Тот будет вечно одинок,

Кто любит,- должен быть рабом.

Стремясь к блаженству и добру,

Влача томительные дни,

Мы все - одни, всегда - одни:

Я жил один, один умру.

На стеклах бледного окна

Потух вечерний полусвет.-

Любить научит смерть одна

Все то, к чему возврата нет.

МОЛЧАНИЕ

Как часто выразить любовь мою хочу,

Но ничего сказать я не умею,

Я только радуюсь, страдаю и молчу:

Как будто стыдно мне - я говорить не смею.

И в близости ко мне живой души твоей

Так все таинственно, так все необычайно,-

Что слишком страшною божественною тайной

Мне кажется любовь, чтоб говорить о ней.

В нас чувства лучшие стыдливы и безмолвны,

И все священное объемлет тишина:

Пока шумят вверху сверкающие волны,

Безмолвствует морская глубина.

МАТЬ

С еще бессильными крылами

Я видел птенчика во ржи,

Меж голубыми васильками,

У непротоптанной межи.

Над ним и надо мной витала,

Боялась мать - не за себя,

И от него не улетала,

Тоскуя, плача и любя.

Пред этим маленьким твореньем

Я понял благость Вышних Сил,

И в сердце, с тихим умиленьем,

Тебя, Любовь, благословил.

Д.С.Мережковский

Изпоэм ?Старинные октавы? (1906) и?Вера? (1890)

Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865—1941) —поэт, прозаик, эссеист, ключевая фигура символистского движения. В 1875-1883 гг.учился вТретьей петербургской

гимназии наГагаринской ул., д. 23. Его позднейшие отзывы ошкольной латыни

представляют типичный образец отношения русского образованного общества

к?толстовской гимназии?: сухие парадигмы вместо античной поэзии иистории;

мертвящая зубрежка; коверкание русского языка в?дословных переводах?;

непосильные домашние задания; ит.п.Даже конкретные примеры, приводимые

Мережковским, стандартны: это пугающий своей непостижимостью союз

ut (ср.финал рассказа Чехова ?Кто виноват??) идлинное рифмованное правило

рода существительных III склонения (?panis, piscis, crinis…?), которое стало

врусской публицистике притчей воязыцех (ср.очерк В.М.Дорошевича ?Маленькие чиновники? или мемуары В.В.Вересаева). Отторжение отшкольного классицизма было уМережковского тем сильнее, что сам он(переводчик греческих трагиков,

автор романа оЮлиане Отступнике, эссе оПлинии Младшем ит.д.) навсю жизнь сохранил романтико-поэтическое представление обантичности как кнекоей

благословенной эпохе мировой гармонии, когда люди (поехидному замечанию

И.Ф.Анненского водной изрецензий)?…неис?ка?ли, недумали инескорбели“, авс?

получали благодаря какому-то дурацкому счастью, вроде того героя русских сказок, укоторого алмаз влоб вделан?.

Среди учителей, описанных Мережковским, выделяется ?честнейший немец?

и?пламенный фанатик? Эрнест Эрнестович Кесслер (ум.1896). Выпускник

Дерптского университета, Кесслер преподавал латынь вТретьей гимназии

ивИсторико-филологическом институте; вчисле написанных имучебников—

доныне непревзойденный ?Синтаксис латинского зыка для гимназий?. Б.К.Ордину, учившемуся вТретьей гимназии втеже годы, Кесслер запомнился ?своего рода

Зевсом или Юпитером напреподавательском Олимпе гимназии?. Под именем

Лимониус скрывается Вильгельм (Василий) Христианович Лемониус (1817-1903),

директорствоваший вТретьей гимназии почти сорок лет.

Изпоэмы ?Старинные октавы?:

<…> I, 89

Япомню место навторой скамейке,

Под картою Австралии, для книг

Мой пыльный ящик, карандаш, линейки,

Казенной формы узкий воротник,

Мучительный для детской, тонкой шейки.

Спряжение глаголов япостиг

Сбольшим трудом; ивот я—вновом мире,Где божество—директор ввицмундире.

Отслез дрожал неверный голосок,

Когда твердил я:?Lupus… conspicavit…

In rupe pascebatur…? инемог

Припомнить дальше; единицу ставит

Мне золотушный немец педагог.

Томительная скука сердце давит:

Потратили мычуть нецелый год,

Чтобы понять отличье quid и quod,

Аговорить по-русски неумели

И,всокровенный смысл частицы ut

Пытаясь вникнуть, скаждым днем глупели.Гимнастика ума—полезный труд,

Направленныйкодной великой цели:

Нам выправку казенную дадут

Для русского, чиновничьего строя,

Бумаг, служебных дел игеморроя.

Так укрощали вмолодых сердцах

Вольнолюбивых мыслей дух зловредный;Теперь уже одевственных лесах,

Остранствиях далеких мальчик бедный

Непомышлял; потухла жизнь вочах.

Вмундир затянут, худенький ибледный,

Попетербургской слякоти пешком

Явозвращался внаш холодный дом. <…>

II, 45

Ижизнь пошла чредой однообразной;

Зазубрины ипятнышки чернил

Все теже намоей скамейке грязной,

Родной язык коверкая, долбил

Ятотже вздор латыни безобразной,

Игода три под мышками теснил

Все втомже месте мне мундирчик узкий;Назавтрак тотже сыр ихлеб французский.

Лимониус директор, глух истар,

Софокла нам читал и?Одиссею?,

Нас усыплять имеяредкий дар;

Нодосих пор пред ним благоговею,

Лишь вспомню, скрепким запахом сигар,Явицмундир перед скамьей моею,

Итонкий пух седых его волос,

Ивголубых очках багровый нос.

Урок поспрятанной врукав бумажке

Бывало, всякий бойко отвечал.

При немиграли вкарты мыившашки:Нам добродушный немец все прощал;

Новдруг забелый воротник рубашки

Неформенной, загалстук онкричал

Снежданным пылом ярости безмернойИтем внушал нам трепет суеверный.

Честнейший немец Кесслер—латинист,Заросший волосами, бородатый,

Навид угрюм, носердцем добр ичист,

Как древние Катоны, Цинциннаты

ИСцеволы; большой идеалист,

Изгода вгод, отчаяньем объятый,

Всем существом грамматику любя,

Оннас терзал инежалел себя.

Ответов ждал сострахом итомленьем,

Краснея сам, смущаясь идрожа;

Ему казалась личным оскорбленьем

Неправильная форма падежа,

Ему глагол сневерным удареньем

Изнаших уст был как удар ножа.

Земному чуждый, пламенный фанатик,Писал онряд ученейших грамматик.

Читал Платона Бюрик—непедант,

Напротив, весельчак, нозлейший вмире:Весь белый, бритый, выхоленный франт,Вобрызганном духами вицмундире;

Кжестоким шуткам онимел талант.

Того, кто знал урок, оставив вмире,

Онробкого лентяя выбирал

Идолго сним как смышью кот играл.

Несчастный мальчик, смнимою отвагой,Кдоске уже бледнея подходил;

Тот ободрял его, шутил сбеднягой

Ипонемногу вдебри заводил,

Неторопясь; нопокрывались влагой

Глаза его, онмедленно цедил

Слова сквозь зубы ивдремоте сладкой

Ласкал тихонько подбородок гладкий.

Как выступал налбу ученика

Холодный пот, сулыбкой сладострастной

Следил, имухой влапах паука

Тот бился все еще вборьбе напрасной:

Томила жертву смертная тоска;

?Скорейбы нуль!?—мечтал уже несчастный,Всхоластике блуждая без руля,

Асмерти нет, инет ему нуля! <…>

Изповести встихах ?Вера?: <…> I, 24

Вгимназии невыносимый гнет

Схоластики пришлось узнать Сереже…

Словарь дасинтаксис; изгода вгод

Онвосемь лет твердил одно итоже.

Как изнего невышел идиот,

Как бедный мозг такую пытку вынес —

Непостижимо. ?Panis, piscis, crinis?,—

Вот вся наука… Иногда весной

Онласточкам завидовал… Неучат

Они аорист первый ивторой,

Грамматикой латинской ихнемучат.

Пока бедняга сжгучею тоской

Смотрел, как всинем небе реют птицы,

Онполучал нули даединицы.

Когда зимой пленяло солнце взор

Сквозь дым багровый ласковым приветом,

Идушный класс, имрачный коридор

Был озарен янтарным полусветом, —

Окак Сережа рвался напростор,

Икак хотел он,весь отдавшись бегу,

Лететь всанях поблещущему снегу!

Над Ксенофонтом голову склонив,

Онзабывал огрозном педагоге,

Смотрел куда-то вдаль, ибыл счастлив…

Новдруг звучал над ухом голос строгий:

?Скажите мне отamo конъюнктив!? —

Исоскамьи мечтатель пробужденный

Вставал, дрожащий, робкий исмущенный.

Домой онненарадость приходил:

Иотдохнуть несмел ребенок бедный.

Над Цицероном выбившись изсил,

Еще князей удельных онзубрил

Дополночи, измученный ибледный,

Чтоб утром под дождем бежать скорейВгимназию при свете фонарей. <…>